ИГРА (всегда с заглавной буквы – Игра) – главное, любимое, непреходящего значения развлечение ответ. раб-ков. Народ (см.) называет И. то футболом, то пинг-понгом, то ещё как. Ну, народ – он народ и есть. Ответ. раб-ки знают, сколько умения, интеллектуальной изощрённости, смекалки и выдумки требует это развлечение; сколько трезвого расчёта и дальновидности вкладывается в каждое движение на большой доске И.
ЧИНОВНИК (то же: функционер, бюрократ, бумажная душа, кабинетная крыса и т.п.) – просторечное, ругательное; в форме «чинуша» - оскорбительное. Все попытки вытеснить слово Ч. из лексикона народа (см.) заканчивались неудачей. Но учитывая вековой опят борьбы с этим, с позволения сказать, словом, можно надеяться на скорую победу над ним.
Я, конечно, не писатель, я простой приёмщик макулатуры, но человек любопытливый и люблю иногда в хозяйстве своём покопаться. Чего мне только не сдают! Я бы вам порассказал, но знаю, что люди вы занятые, да и макулатуры, в журнале-то работая, перевидали не менее моего. Так что мы где-то даже коллеги.
Не так давно мне на пункт привезли полторы тонны дел из медицинского архива. Ничего интересного я там не нашёл, кроме разве что одной папочки. Кто-то, видать, у них оплошал, потому как гриф на ней был очень серьёзный – «Хранить вечно». Возвращать папку в архив – дело гиблое: они уже показали, какие из них хозяева, а у меня она, сами понимаете, не залежалась бы. Вот и решил я послать её в место понадёжней.
На сцене галдёж, рукомаханье, броженье и прочие признаки опъяненья свободой. На середину авансцены выходит ОН – невысокий широкоплечий человек с добрыми глазами и несколько бычьим наклоном головы. Говорит тихо, правильно, можно сказать – интеллигентно. Но отрывисто.
ОН – Строй-ся!
Присутствующие на него внимания не обращают, за исключением двух-трёх, с микрофонами и блокнотами, рассматривающих его с профессиональным аппетитом. Без лишней аффектации ОН достёт из-под полы невыдающегося пиджака пистолет и равнодушно стреляет в воздух. В толпе кто-то падает, его уносят. Становится чуть тише, ровно настолько, чтобы ЕГО голос стал слышен отчётливо.
Раз в неделю совершать краткое напористое дефиле по заоблачным парижским бутикам, лёгкостью походки вгоняя в краску местных манекенщиц; пальцем, унизанным надцатикаратным повседневным перстнем, небрежно указывать на симпатичные безделушки со смешными ценами; а сзади уже суетится клерк с малым чемоданом, достаёт из него аккуратные пачки и выкладывает на прилавок, тщательно не пересчитывая, и рота охраны катит тележки, отвлекаясь от прямых своих обязанностей, и тележек уже не хватает, и директор магазина хватается за сердце и умоляюще заглядывает в глаза.
Интересен организм, части которого не любят друг друга, занемогают при каждой встрече и плюются при упоминании. Психические расстройства и взаимная тошнота скрываются только благодаря синякам, которые скрыть не удаётся, поскольку встречи происходят ежедневно и пудры на все места не напасёшься.
Некое местечко в предгорье с именем царственного животного, царственность которого истреблена в непрерывном историографическом сафари, а что осталось – не обессудьте. Коктейль народов, взбивавшийся здесь веками, приобрёл наконец специфическую гомогенность и ту устойчивую пену, которую не сдуешь, но только по ней и судишь о содержимом, понеже проникновение внутрь чревато... ( Collapse )
Жил на свете мальчик Тарас. Сызмальства любил он две вещи: рисовать на стенах и будить национальное самосознание. Проснётся, бывалоча, среди ночи, выйдет на улицу – и ну давай будить! Отдать ему должное, делал он это умеренно, не то что другие: камней в окна не бросал, кошек за хвост не подвешивал, только кричал «Проснитесь!» да изредка кобзы ломал, за что и прозвали его в народе Кобзарём. А бить - не били. По малолетству.
Так бы и жил себе Тарас со своим самосознанием, не заприметь его надписи на стенах Карл Брюллов, из немцев, и не начни он учить его малярному искусству. Бился Брюллов долго, но добился-таки своего: стал Тарас малярничать – как шить: ровно, гладко, цветисто. Оттого и другое прозвище получил – Шевченко.
А как подрос Татрас, начались у него неприятности, поскольку решил он стать малороссийским писателем. Те, кто тогда за писателей отвечали, писателей не любили, особенно малороссийских, и называли их письменниками. За что письменники, в свою очередь, не любили тех, кто за них отвечал. А те, разумеется, не любили ещё больше. А Тараса особо. Напишет Тарас слово по-малороссийски, а ему бац по сусалам: не смей, мол. Напишет он два слова, а ему бац – четыре раза по сусалам. Он в крик: «Чому ж чотыры разы за два слова?» А ему тут двадцать раз по сусалам: не смей и всё тут! Измордовали всего, но условный рефлекс выработали, и стал он писать по-русски. Как умел: длинно, глупо, скучно. Даже Гоголь смеялся сквозь слёзы и посылал с того света Тарасу душевные письма на том языке. Но не помогало это Тарасу, и умнее писать он так и не научился; обозлился только и плаксив стал, как дитя малое.
Зато зажил он жизнью дивною для него, культурною. С утра ни свет ни заря встаёт и будит своё национальное самосознание. (Поскольку, когда подрос, другие, пробудившись, били его больно по зубам и ложились досыпать, решил Тарас зубы-то поберечь.) Как пробудит своё национальное самосознание – сразу малярничать начинает, а Брюллов, из немцев, стоит над душой, подсказывает. А уж как намалярничается до немогу – тут и писать садится. Пишет, пишет – да всё как раньше выходит: длинно, глупо, скучно. Гоголь уже смеяться устал, да и сам Тарас аж зевает.
А раз так зевнул, что душа его возьми да вылети. Вместе с национальным самосознанием.
Так и не стало на свете Тараса. И остались по нём только кобзы разбитые, картинки разноцветные, надписи на стенах да истуканы каменные в разных городах. Ну, ещё, конечно, самосознание национальное, которое бродит теперь по миру, ни сна ни отдыха не знает и кроет, как Тарас научил, всякого, кто ему заснуть не даёт.
«Родиться в Англии, в провинциальном графстве, в небольшом родовом замке XII века, на втором этаже, в комнате, с которой связана та самая пикантная история из жизни лорда Байрона.
Счастливое детство провести в окрестностях замка, на свежем воздухе, в окружении двух нянек и гувернёра, и девочек из хороших семей, и в отцовской библиотеке, и чтобы любимый писатель – Вальтер Скотт, легко понимаемый без словаря. Учиться в Оксфорде, потерять невинность с дочерью премьер-министра на приёме во французском посольстве, играть в теннис и крокет, и в поло по субботам, вызывая восторг изящной блондинки из пансиона по соседству.
Поступить на службу в банк, где и продвинуться, жениться на особе королевских кровей – без претензии на престол, но с переводом в министерство Финансов.
Жить в Лондоне и болеть за Манчестер, глотая валидол по поводу ничьих с Ливерпулем. Пить виски по воскресеньям и Клико в остальные дни, обедать у Максима и добиться-таки увольнения официанта, криво надрезавшего лимон для устриц.
Заседать в Палате лордов и подружиться с принцем Уэльским, стать министром Финансов, благодаря чему объехать полмира и собрать неплохую коллекцию кватроченто. Разместить эту коллекцию в новом загородном доме, где и встретить спокойную старость в окружении почтительных внуков и слуг, получая государственную пенсию, сравнимую с годовым бюджетом давно развивающихся стран.
Написать подробное завещание и тихо скончаться во сне, до последней минуты радуясь тому, что курс акций, выгодно проданных злейшему врагу через подставное лицо, неизменно падает...»
Эх, счастье!.. Он открыл глаза, с отвращением перевалился через жену, сунул ноги в дырявые тапки, закурил «беломор» и поплёлся ставить чайник, уже на кухне домечтав краткую, но всеобъемлющую эпитафию.
Первый Телекомментатор. Итак, друзья, мы на большом футболе. Второй Телекомментатор. Я бы сказал – на самом большом футболе. Первый. Мы окунёмся в его мир с головой. Второй. Это праздник! Первый. Да, футбол – это праздник, который всегда, как сказал Камю... Второй. А разве не Пруст? Первый. Кто? Второй. Камю – это коньяк. Первый. (тихо) Не звякай. (в голос) Да, это праздник! Второй. Матч-отрытие чемпионата мира. Первый. Мальчики, выносящие национальные флаги, одеты в жёлто-голубые цвета, что свидетельствует о безупречном вкусе организаторов. Второй. Это, как нам известно, также и цвета сборной Бразилии. Первый. Как это символично, что Украина так, дважды, причастна к этому историческому событию. Второй. Да есть ли вообще хоть одно историческое событие, к которому не причастна наша страна! Первый. Если такие пока ещё есть, то скоро их наверняка не будет! Второй. (тихо) Не кричи. Первый. Слёзы сами просятся на глаза, когда я представляю, как гармонично смотрелась бы наша команда на фоне этих мальчиков в жёлто-голубом. Второй. (поёт и плачет) Два колёры мои, два колёры... Первый. (сморкаясь) Нет сил думать... что этот всемирный форум по какому-то чудовищному стечению обстоятельств... Второй. Я бы сказал – фатальному недоразумению... Первый. По идиотской гримасе фортуны, попала не наша команда, а как раз наоборот – наши соперники. Второй. Что им здесь делать? Первый. Что они могут нам показать? Второй. Как жесток этот мир! Первый. Безжалостный мир профессионального спорта – он отвергает достойнейших. Второй. О-о! Первый. И нам приходится утешаться тем, что сборной России здесь тоже нет. Второй. Не хватало ещё! Первый. Господь упас! Второй. Слава Богу! Первый. Слава Украине! Второй. Навеки слава! Первый. Хотя и сюда они послали своих шпионов. Второй. Всё-то им интересно, везде-то они свой нос засунут. Первый. А толку-то! ( Collapse )
